Вечные ценности в христианском Откровении

Круглый стол: «Вечные ценности как путь к согласию и взаимопониманию»

Давид Мкртичевич Гзгзян,
Зав. кафедрой богословских дисциплин и литургики Свято-Филаретовского института.

Круглый стол «Вечные ценности как путь к согласию и взаимопониманию», Давид Мкртичевич Гзгзян

Я не могу не начать со слов благодарности Шамилю Гимбатовичу за такое великолепное начало, за тот замечательный импульс, который был дан так искусно, после которого говорить одновременно и хочется, и легко, чувствуешь некоторое вдохновение. И одновременно очень трудно, потому что не просто удержаться на столь легкой и одновременно ответственной ноте, которая уже была взята. Но тем не менее, мое положение обязывает, и я буду пробовать, вынося ряд скромных тезисов на ваш суд.

Что мне кажется важным было бы подчеркнуть (в пределах того строгого регламента, в рамках которого мы находимся) с тех позиций, с которых я привык говорить как православный христианин. Мне кажется, нам, говоря о вечных ценностях, о необходимости безусловного признания их наличия, стоит иметь в виду, в том числе такую принципиальную вещь, что мы, как люди, существуем в этом качестве и призваны к несению особенно уникальной ответственности за факт как нашего существования, так и бытия всего мира, и ответственности перед Всевышним, благодаря которому мы существуем.

Мне хотелось бы в данный момент подчеркнуть только то, что таким образом вот этот принцип ответственности заставляет говорить о живом человеке как о носителе такого странного, таинственного и динамического феномена, который называется жизнь. И эта жизнь есть, безусловно, одна из вечных ценностей, едва ли не средоточие всех ценностей. Жизнь, живое всегда ставит нас перед необходимостью что-то с этой жизнью делать, как-то ее прожить, как-то ее осуществить. Этот принцип ответственности, будучи осознан таким образом, заставляет, наверное, человека, отнесясь к своей жизни как к драгоценности, одновременно думать о том, как ее осуществить так, чтобы ценности, которые он готов признать, стали бы достоянием его собственной личной жизни. Потому что не секрет, что существует определенный и изначально неизбежный разрыв между тем, что мы готовы признать, и тем, как то, что мы признаем, в действительности присутствует в том, как мы живем.

Если эта динамическая реальность нам внятна и если принцип такой ответственности за свое существование мы готовы на себя принять, то тогда ценности, безусловно, становятся руководством к действию. Тогда они выступают мерилом состоятельности, адекватности нашего существования. Но так поставленный вопрос, с другой стороны, заставляет думать и о другом, что, увы, существует риск сорваться в иную форму существования, которая неадекватна ценностям, которая ценности разрушает. Следовательно, жизнь как фактор непрерывного созидания ценностей, в котором и сама жизнь предстает как верховная и абсолютная ценность, она, вероятно, должна быть признана как довольно сложная реальность, которой еще нужно учиться.

Сознание риска, что я такой, каким я себя вижу, и всегда могу оказаться не на высоте, уж по меньшей мере, не на высоте тех вечных ценностей, которые своей вечностью вознесены мною на пьедестал по необходимости, которые для меня существуют на абсолютной высоте. А вечность и абсолют – категории, вероятно, тождественные. Иначе трудно себе представить, что мы почитаем что-то как вечное, если это вечное завтра перестанет быть ценностью. Так вот, если я рискую выпасть из этого вечного мира, это должно заставлять меня не успокаиваться в моей жизни. Жизнь, таким образом, должна представать как непрерывное усилие созидания ценностей в пределах моей жизни. Это то, что на несколько другом языке может быть названо "непрерывным созиданием личностного начала в человеке".

Мы, как эти динамические реальности, можем состояться и не состояться. И в зависимости от того, насколько это личностное начало, которое готово вобрать в себя по максимуму принцип ответственности за свое существование, приблизительно в этой пропорции о человеке можно говорить ему самому и, может быть, со стороны, что в его жизни эти вечные начала действительно осуществляются. С другой стороны, этот принцип ответственности на самого человека возлагает обязательство свою жизнь не оценивать. В своей жизни можно только стараться, только деятельно стремиться к тому, чтобы ценности становились реальностью.

Кроме того, этот принцип ответственности за динамику моей жизни предполагает, что я не имею право судить других. Я могу только содействовать тому, чтобы эти вечные ценности, которые я признаю как ценности, становились бы достоянием этих других, которые по мере того, как я некоторым своим таинственным чутьем ощущаю, что вот мера близости между мной и остальными людьми возрастает, мы перестаем быть чужими, мы становимся по крайней мере своими, в еще более желательной перспективе – братьями и сестрами. А на уровне высшей, идеальной реальности – друзьями. Тогда исчезают барьеры, исчезают разделения.

Но этот момент дружества достигается очень нелегко. И то, что это нелегко и что на мне лежит бремя ответственности за то, чтобы названные вещи стали действительно реальностью (как в моей жизни, так и в жизни как можно большего числа людей) – это бремя ответственности должно быть непрерывным стимулом к тому, чтобы жизнь была не инертной, а, как выражался один философ XX века, "сплошной последовательностью созидательных поступков".

Тогда можно говорить о ценностях как о реальности, которая в жизни присутствует, а не только висит над нами, как набор идеальных представлений.

Такая личность никогда не зацикливается на себе, такая личность всегда ищет одного – путей к полноте общения, потому что понимает, что ценность не может быть ни в коем случае достоянием сугубо собственным, индивидуальным. Ценность вообще нельзя присвоить, ценность только можно осуществить, а это означает, что осуществить можно в принципе, в идеале, всем вместе вот в этой идеальной атмосфере дружеского сотрудничества.

Спасибо.

Вопрос: Не секрет, что в христианстве такое огромное количество течений. Как смотрите Вы на то, чтобы все эти течения нашли общий язык и могли вести человечество в какой-то степени затем, объединяясь с другими конфессиями, потому что Бог один, его пророки там, наверху, вместе, а мы здесь воюем?

Я отношусь к этому как к колоссальной исторической трагедии. Но одновременно я должен признать, что основанием этой трагедии является тот самый риск, который человек в себе носит. Если бы не существовало риска из всего светлого потихонечку, незаметно для себя (что самое печальное) выработать темный двойник этого светлого, тогда все было бы намного проще. И вот этот ваш тезис можно было бы хоть сейчас принять на вооружение и ему следовать. К сожалению, в жизни получается так, что вот то бремя ответственности за свое личностное бытие, о котором я только что говорил, увы, переживается с большим трудом как бремя, возложенное на меня, как мое призвание. Пока мы не научимся разговаривать друг с другом на языке приблизительно такого содержания, фактор разделения, который на христианском языке называется "тяжким грехом", едва ли не смертным, - это, увы, не будет в действиях. Мне кажется, что если этот принцип ответственности за личностное бытие не восторжествует как магистральная линия поведения, мы будем иметь дело всегда с тем разделением, о котором вы говорили.

Вопрос: Вы в своей речи сказали о принципе не осуждения. А как это соотносится с высказыванием своей точки зрения? Не осуждение кого-то и называние вещей своими именами, если я что-то считаю хорошим, а что-то плохим, могу ли я сказать человеку об этом или нет?

После вашего комментария мне очень легко ответить на этот вопрос. Как раз человек, который держится правила, что нельзя осуждать человека, легче других найдет возможность назвать вещи своими именами. Дело в том, что вещи – это производная от человека. Любой поступок поэтому подлежит суждению, а в случае, если он негодный, подлежит осуждению. Ведущий принцип, в частности, христианского поведения состоит в том, чтобы уметь отделять поступок от его носителя. Поэтому поступок и вещь можно оценить, а человека мне, грешному, оценить невозможно. Я могу ему содействовать, я могу с ним сотрудничать, я могу о нем плакать, как о заблудшей душе. Больше я ничего не могу.

Вопрос: Считаете ли Вы, что свобода осуществлять высшие ценности освобождает от ответственности? Можете ли вы прокомментировать?

Думаю, что да. Особенно в контексте разговора о вечных ценностях. Дело в том, что свобода, безусловно (я прошу прощения за то, что я как рефрен повторяю "безусловно", это не для того, чтобы догматизировать собственную речь, а для того, чтобы придать вечным ценностям некоторый особенный пафос), свобода, вероятно, тут все согласятся, что это ценность вечная. Так вот, принцип ответственности, который позволяет осуществлять свою жизнь ради торжества ценностей, это одновременно и принцип свободы, потому что я действую не из принуждения. Я даже действую не из какого бы то ни было потаенного своекорыстия, а я действую свободно ради торжества Высшего. И поэтому да, ответственность в высшем смысле этого слова есть изнанка свободы.

Вопрос: Практически все культуры (и древние, и современные) проповедуют один, как вы в свое время назвали, этический принцип: "поступай с другими так, как ты хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе". Можете ли вы прокомментировать с точки зрения христианства этот постулат, максиму (я не знаю, как назвать)? Спасибо.

Насколько я знаю, универсальным этическим принципом легче признать формулу отрицательную: "не делай другому того, чего ты не хочешь, чтобы делали тебе". Потому что с принципом "поступай со всяким, как хочешь, чтобы поступали с тобой" – возникает ряд трудностей. Дело не в том, что этот принцип менее состоятелен. Он-то как раз существенно более обязывающий. Дело в том, что если это универсальное правило – "не нанесение ущерба", принцип взаимопомощи - это вещь, которая более или менее очевидна всякому нормальному человеку, они не требуют чрезвычайного усилия для того, чтобы такое правило поведения принять за норму. Проблема в том, что если мы будем рассуждать о правиле, которое сформулировано таким образом в известном месте Евангелия, в Нагорной проповеди, что "необходимо поступать с другим так, как ты уже хочешь, чтобы поступали по отношению к тебе", то это правило есть путь к совершенству. Там оно прямо поставлено в зависимости от тезиса "Будьте совершенны, как Отец Ваш небесный совершен", потому что это правило, если вдуматься, заставляет, вообще-то говоря, руководствоваться исключительным бескорыстием и при этом уже деятельно созидать ту реальность, которая для меня является только желательной. То есть, иначе говоря, я хочу, чтобы все меня любили (я этого, безусловно, хочу, как нормальный человек). Я не хочу быть незамеченным, я хочу быть востребованным, я хочу быть отмеченным судьбой, окружающими, вообще всем на свете. Так вот, представьте себе, что это правило будет стимулом моего каждодневного поведения. Это означает, что я всю свою жизнь работаю над торжеством этой мечты для других, в реальности забывая о своей. Это, конечно, производит впечатление неосуществимого идеала, но, тем не менее, это подано как призвание в том контексте совершенства "по образу Божию".