И снится чудный сон Татьяне - гадания на Руси

Святочные гадания

Ольга Наумова

Новый год

Святки... Самые короткие дни — и самые длинные ночи. Самые веселые и шумные праздники — и самые волшебные гадания. Стоит только произнести: “ночь перед Рождеством”, “крещенский вечер” — и даже у нас, забывших все или почти все из древних традиций, что-то отзывается в душе, как будто открываются двери в неведомое... В старину верили, что в самые длинные ночи на землю спускаются боги, которых можно спросить о самом важном. Из этих загадочных существ мы сегодня помним лишь Санта Клауса, Деда Мороза — старика с белой бородой, приносящего подарки, а вопросы о важном приняли вид гаданий.

Пусть мы забыли многое, однако не все. Еще и сегодня школьницы в рождественскую ночь кладут под подушку записочки с именами знакомых мальчиков. А в прошлом веке не только крестьянские девушки, но и барышни-дворянки с замиранием сердца ждали Святок, чтобы узнать свою судьбу. И совсем не обязательно искать в библиотеках описания святочных обрядов и гаданий. Давайте возьмем с полки томик Пушкина, поудобнее устроимся в кресле, зажжем свечу, откроем пятую главу “Евгения Онегина” — ту самую, где “зимы ждала, ждала природа”...

Помните? Татьяна, всем сердцем полюбившая Онегина, пишет ему бесхитростное письмо с объяснением в любви и получает в ответ отповедь, может быть и справедливую, но горькую. Однако любить и надеяться она не перестает. Пришла зима, выпал снег, настали святки...

Настали святки. То-то радость!
Гадает ветреная младость,
Которой ничего не жаль,
Перед которой жизни даль
Лежит светла, необозрима...
...
По старине торжествовали
В их доме эти вечера...

Святки — период с Рождества (25 декабря ст.ст.) по Крещение-Богоявление (6 января). “Никогда русская жизнь не является в таком раздолье, как на Святках: в эти дни все русские веселятся”, — писал один из исследователей народных обычаев. Стар и млад, девушки и парни, крестьяне и помещики — все участвовали и в ряжении, и в застольях. По вечерам собирались по домам, вспоминали старину, пели, гадали. Гадания бывали двух видов. “Явными” можно назвать подблюдные:

Из блюда, полного водою,
Выходят кольцы чередою;
И вынулось колечко ей
Под песенку старинных дней:
“Там мужички-то все богаты,
Гребут лопатой серебро,
Кому поем, тому добро
И слава!” Но сулит утраты
Сей песни жалостный напев;
Милей кошурка сердцу дев.

Пушкин не описывает подробно это гадание, поскольку в то время его прекрасно знали все. После всех увеселений хозяева дома и многочисленные гости садились вокруг стола, покрывали его особой скатертью. На стол ставилось блюдо с водой, а почетная сваха накрывала его платом. В блюдо она опускала маленькие кусочки хлеба, соль и три уголька, а гости клали свои кольца, перстни, серьги. После этого под песни (которые так и назывались — “подблюдные”) их вынимали из воды, а хозяин вещи определял по песне свое будущее. Гадали отнюдь не только о замужестве. Песни могли предвещать и бедность, и богатство, и радость, и несчастье, и болезни, и сватовство, и исполнение желаний, и дорогу и многое другое.

Песни, которые приводит Пушкин, не выдуманы им, они реальные, народные и известны по многим записям:

Кот кошурку
Звал спать в печурку:
“У печурке спать
Тепло, хорошо”.
Диво ули ляду!
Кому спели,
Тому добро!

Эта песня предвещает замужество, поэтому ее всегда с таким нетерпением ожидали услышать девушки. Татьяне же выпала другая песня, на первый взгляд вполне благополучная:

У Спаса в Чигасах за Яузою,
Слава!
Живут мужики богатые,
Слава!
Гребут золото лопатами,
Слава!
Чисто серебро лукошками.
Слава!

Удивительно, но столь оптимистичная песня означала в гаданиях смерть. Что сулит она Татьяне? Смерть на пороге ее дома — гибель Ленского, жениха сестры, скорый отъезд Онегина, крушение надежд, да и в каком-то смысле ее собственную смерть: прежней — робкой наивной девочкой — Татьяна уже не будет. В конце романа мы увидим ее совсем другой — гордой, строгой, неприступной, свято оберегающей в душе свою тайну — любовь.

Но все это в будущем, а пока Татьяна надеется... И гадает.

Морозна ночь, все небо ясно;
Светил небесных дивный хор
Течет так тихо, так согласно...
Татьяна на широкий двор
В открытом платьице выходит,
На месяц зеркало наводит;
Но в темном зеркале одна
Дрожит печальная луна...

Наступило время для следующего, более важного этапа святочных гаданий. Только те из девушек, кто во что бы то ни стало хотели знать свою будущность, решались пытать судьбу при помощи зеркала — наверное, самого магического предмета во всех традициях, помогающего увидеть скрытое. “Наведение зеркал” требовало полной тишины и покоя, а потому происходило всегда ночью. Обычно в темной комнате на столе ставили одно против другого два зеркала, между ними — две зажженные свечи. Гадавшая должна была пристально, напряженно всматриваться в конец получившегося коридора отражений. Кто-то так и не мог сосредоточиться, кто-то не выдерживал нервного и физического напряжения, кому-то являлся во сне возлюбленный, а кому-то — некое таинственное видение... Татьяна, наводившая зеркало на луну, не увидела в нем ничего. Ее судьба хранила свои секреты.

Девичьих гаданий было великое множество. “Подслушивали” под окнами чужих домов или у церковных дверей и по характеру услышанного делали заключение о будущем: веселый разговор — приятная жизнь, бранчливая речь — неласковый муж и т. д. Гадали башмаком — это уже у Жуковского: “за ворота башмачок, сняв с ноги, бросали”. Куда ляжет он носком, в ту сторону и будет отдана замуж его хозяйка. Гадали на поленьях — вынимали их наугад из поленницы и осматривали: гладкое предвещало хорошего, красивого жениха, полено с шероховатой корой — некрасивого, в толстой, но хорошей коре — богатого, с сучками — большую семью... Слушали в полночь на перекрестке, очертив вокруг себя магический круг: почудится звон колокольчиков, смех или веселое пение — быть замужем, плач или унылое пение — к смерти.

А еще выходили ночью за калитку и спрашивали у первого прохожего: “Как ваше имя?” Девушки верили, что суженый будет похож на него именем и лицом.

Чу... снег хрустит... прохожий; дева
К нему на цыпочках летит,
И голосок ее звучит
Нежней свирельного напева:
Как ваше имя? Смотрит он
И отвечает: Агафон.

Блестящая ирония и здесь не изменила Пушкину: возвышенно-романтический тон повествования вдруг перебивается неожиданно простонародным именем “суженого”. Над чем же иронизирует поэт — над наивностью Татьяны, пытающейся таким незатейливым способом найти подтверждение своим мечтам? Или над простодушием читателя, ожидающего уже бог знает какого романтического пафоса? А может быть, над тем, что мы, как и Татьяна, пытаемся в окружающем найти те таинственные знаки и силы, которые таятся в нас самих, только пропадают втуне — за невостребованностью. ”В моей душе лежит сокровище, и ключ поручен только мне” (а это уже Блок). Татьяна сберегла сокровище своей души — это мы понимаем уже в самом конце романа. Ну а пока она еще с трепетом вслушивается в ответ прохожего...

Татьяна, по совету няни
Сбираясь ночью ворожить,
Тихонько приказала в бане
На два прибора стол накрыть;
Но стало страшно вдруг Татьяне...

Баня — единственное помещение, где не было образов — икон. Именно поэтому все самые “страшные”, а значит “верные”, гадания происходили там. Руководила девушками опытная старуха. Возможно, это отголоски древних обрядов, которые когда-то проводили старейшины рода. (Заметим в скобках, что в Святки языческое как никогда тесно переплетается с христианским: младенец Иисус, волхвы, Вифлееемская звезда, а рядом — “пришла Коляда накануне Рождества”, Огненный змей, летающий за красными девицами... Да и само гадание — “волхвование” — напоминание о неких действах языческих жрецов-волхвов.)

Итак, Татьяна “по совету няни” приготовила два прибора, хлеб, соль, ложки; не положила, по обычаю, только вилок и ножей. Около полуночи она собиралась сесть за стол и позвать: “Суженый, ряженый, приходи ко мне ужинать”. И он должен был явиться, да еще в том самом наряде, в котором будет на свадьбе... Множество страшных историй ходило о подобных гаданиях, не всегда они кончались благополучно. Неудивительно, что Татьяна все же заробела.

Татьяна поясок шелковый
Сняла, разделась и в постель
Легла. Над нею вьется Лель,
А под подушкою пуховой
Девичье зеркало лежит.
Утихло все. Татьяна спит.
И снится чудный сон Татьяне...

Даже такая незначительная на первый взгляд деталь, отмеченная Пушкиным, — снятие пояса — оказывается очень значимой: пояс во многих культурах — символ охранительного круга (вспомните гоголевского “Вия”). Поэтому, совершая “гадание на сон” — одно из самых страшных, — Татьяна остается беззащитной перед “нечистой силой”, у которой, собственно, и пытались узнать будущее. Но она готова пойти на многое ради того, чтобы заглянуть за грань.

И снится чудный сон Татьяне...

Очень о многом успевает сказать поэт в этих нескольких строфах, описывая сон своей героини.

Сон связывает в единое целое весь роман, предвосхищая драматические события шестой главы, да и всю последующую судьбу героев. Сон пронизан сказочно-фольклорными мотивами, песенно-обрядовыми образами: заснеженный лес, хрупкий мосток через пропасть, медведь, “суженый”, сидящий за столом в окружении чудовищ...

И не нужны никакие другие доказательства того, что Татьяна — “русская душою”, что Пушкин - “самый русский поэт”, а “Евгений Онегин” — “энциклопедия русской жизни”.

Конечно, поэт блестяще знает русские традиции, но дело даже не в этом. Просто нужно быть по-настоящему, гениально “русским”, чтобы несколькими мазками выразить волшебство святочных ночей и трепетную русскую душу, которая любит, надеется и верит, несмотря ни на что...

Новый год